Цена счастья - Страница 51

Некоторое время он медлил с ответом.

— Да. Когда-то у меня было намерение жениться на тебе. Тогда я был очень молод и слишком глуп. Я был зациклен на мысли, что отец обращается со мною слишком грубо и бесцеремонно. Я знал, что подобный брак причинит ему больше боли, чем что-либо иное. Трудно перенести, когда твой сын женится на такой девушке, как ты...

— О нет! — умоляюще прошептала она. — Я не верю тебе. Тогда ты любил меня. Я знаю это. Любил, даже если теперь и не любишь более...

— Да и к сепаратистам я примкнул только из-за отца, — безжалостно продолжал он. — Нет, не из-за своего идеализма или, как ты полагаешь, из-за любви к тебе. Мне хотелось уничтожить его, да и остальных тоже... Поскольку из-за них я вынужден был вечно нести это проклятье — оставаться младшим сыном в семье. И то, что ты не подходишь на роль супруги хозяина замка д'Эшогет, я видел уже задолго до приезда сюда Леоноры.

Он рассмеялся.

— Да ты и сама не можешь не понимать этого! Только, пожалуйста, не думай, что в этой ситуации может что-нибудь значить текущая в твоих жилах кровь д'Эшогетов. Если бы следовало принимать ее в расчет, то, думается мне, на подобные привилегии претендовала бы как минимум половина обитателей Сан-Дегарра.

Мари-Лизет была настолько поражена услышанным, что попросту не обратила внимания на последнюю фразу.

— Хозяин замка? Что ты хочешь этим сказать?

— А как же иначе, — усмехнувшись, сказал Фарамон, — теперь на моем пути остался только Брайан. Не скрою, вначале я помышлял только о возвращении моей части наследства, но в последнее время мне стало ясно, что мне достанется тут все после того, как я уберу его со своего пути.

— А как же Леонора? Что делать с Майклом?

— Моя жена и мой сын разделят со мною мое положение. Поэтому их, естественно, не следует рассматривать как препятствие для достижения конечной цели. Поначалу я не был особенно уверен в успехе. Именно поэтому я и одобрял до известной степени твои планы. Но теперь я четко представляю себе, что мне нужно. Я женюсь на Леоноре и использую богатства д'Эшогетов так, как это надлежит сделать настоящему д'Эшогету. О-о, из меня получится столь отличный владелец имения, каких не было уже сотни лет!

Каким-то совершенно потерянным голосом Мари-Лизет сказала после непродолжительной паузы:

— Не понимаю, почему, если ты не разделяешь наши цели, ты поехал тогда в Монреаль? Почему бросил бомбу? Я-то полагала, что ты проделал это из-за того, что тебя переполняла ненависть.

— Ну, если уж тебе так хочется знать это, — ответил он голосом, по тону которого можно было заключить, что его терпение уже на исходе, — признаюсь, что таким образом я намеревался дискредитировать сразу несколько человек. Я надеялся, что благодаря взрыву многие будут весьма напуганы. Те, кому удастся уйти, будут вынуждены скрываться в подполье. Ну а мне благодаря этому удастся прервать все эти ставшие уже обременительными связи.

В помещении воцарилась гнетущая тишина. Если бы не прозвучавшие вскоре шаги, я бы подумала, что они ушли из сарая. Прошло несколько томительных минут ожидания. Когда через некоторое время я вновь услышала голос Мари-Лизет, то он был так тих, что я с трудом понимала отдельные слова:

— Как жаль, что мы не пришли раньше к этому разговору. Где-то в подсознании я знала, что этим кончится, и все-таки не хотелось допускать возможности такого исхода. ...А ведь ты убил мадам Дениз только потому, что полагал, будто убиваешь меня.

Она замолчала, однако он не счел нужным разубеждать ее.

— В тот день, когда я заманила Леонору в чащобу, на мне был темно-красный костюм. Ты полагал, что он принадлежит мне. Ты не мог знать, что это лыжный костюм твоей сестры, который я просто позаимствовала на время. Посуди сам, если бы кто-нибудь и заметил меня издалека, например, из замка, то наверняка не узнал бы в нем. Вот только, к несчастью, у Дениз оказался очень похожий костюм...

— Так вот, оказывается, как это получилось! — сказал Фарамон. — Ведь мне отлично было известно, что Леонора уже давно в замке. Да и Дениз я проводил практически до входа, а потому был уверен, что и она тоже уже нежится в тепле. Таким образом — оставалась лишь ты. Вот я и подумал, что было бы неплохо окончательно разрешить некоторые проблемы... — Он вздохнул. — Боюсь, неосмотрительность всегда будет моим слабым местом.

— Я... Я отдала бы за тебя жизнь, — всхлипывала Мари-Лизет. — А ты... Ты хотел убить меня как собаку... Собаку, уже выполнившую свой долг.

— Ну хорошо, — заметил он, явно вновь пребывая в отличном расположении духа. — Ты сама говоришь, что готова отдать за меня жизнь. Так что я просто ловлю тебя на слове.

«Он не подозревает, что у нее с собою револьвер», — подумалось мне. Происходящее не умещалось в моем сознании. Голова кружилась. Боль в запястьях и щиколотках доводила меня до безумия и, конечно же, влияла на мое восприятие.

Судя по всему, Мари-Лизет не поняла последней фразы, сказанной Фарамоном, поскольку я услыхала, как она, заикаясь, произнесла:

— И ты полагаешь, что моя любовь к тебе так велика, что я после всего буду молчать? О нет, Фарамон, не буду даже ради своей собственной безопасности. Я выложу все. Все с самого начала. Я расскажу, как ты поджег охотничий домик, чтобы уничтожить своих братьев и племянников. Расскажу, как ты вызвал сердечный приступ у своего отца. О-о, были ли на белом свете когда-нибудь такие монстры, как ты?

Последнее обвинение явно задело его.

— Несчастный случай, — спокойно заявил он. — И тебе это хорошо известно. Я просто отправился к Жан-Пьеру, дабы попросить его походатайствовать перед отцом о назначении мне ренты. Ведь даже мальчики получали что-то на свои нужды. А мне всегда приходилось выпрашивать деньги как милостыню, если я нуждался в деньгах. Это было невыносимо.